– Я все понял, доктор Робертс, – спокойно ответил Виктор, после чего, повернувшись ко все еще сидящему с недоумением на лице полицей-скому, с легким наклоном головы сказал: – К вашим услугам, капитан.
Инспектор молча встал, и они с Виктором вышли. Доктор тоже поднялся и, убрав руки за спину, принялся смотреть в окно на неровный ряд серо-зеленых чахлых рябин, окаймлявших тропинку к приемной. В свое время он сам распорядился оставить здесь нетронутой первозданную природу и часто с какой-то печалью и удивлением смотрел на этих угрюмых представителей поднебесного края. Все эти пышные олеандры, тюльпановые деревья и вигелии, как и его подопечные, были хрупкими и маложизнеспособными творениями человеческих рук, а эти корявые низкорослые рябины являли собой несгибаемую силу природы. И Робертс любил их.
Разговор инспектора с Виктором мало беспокоил его. Даже если Виктор и является действительным убийцей, то капитан ничего не сможет добиться от него, во всяком случае – этот капитан. Гораздо больше беспокоило Робертса то, что он сам до сих пор все еще не имел ни малейшего представления о том, кто мог быть убийцей, и еще больше то, что кольцо подозрений все туже и туже затягивалось вокруг миссис Хайден. Ее ревность, ее постель, ее пораненные руки, ее мысль об убийстве, явно выраженная в последних записях… Впрочем, слава богу, об этом инспектор пока еще ничего не знает. И доктор похвалил себя мысленно за то, что успел забрать и спрятать эти подозрительные листки.
И все же, несмотря на все явные признаки ее виновности, в глубине души Робертс чувствовал искреннюю чистоту своей самой важной пациентки и ее полную непричастность к убийству. Гораздо скорее это мог бы сделать Виктор… Хотя его замечание насчет того, что он бы не промахнулся, явно свидетельствует, с одной стороны о том, что он знает, против кого на самом деле был направлен удар, а с другой – что это выпад не его, а человека, мало знакомого с жертвой.
Инспектор же с самого начала идет по ложному следу, полагая, что целью убийцы была именно эта несчастная девушка. «И я не могу, не имею никакого права открывать ему на это глаза, даже под предлогом спасения миссис Хайден от суровых объятий правосудия», – сокрушенно думал Робертс, мучительно пытаясь найти выход из создавшегося тупика.
Занятый своими невеселыми мыслями, он даже не заметил, как пролетели отведенные для беседы инспектора с его очередным пациентом полчаса. Вошедший Виктор застал Робертса буквально врасплох.
– Надеюсь, все в порядке, Виктор? Я жду вас.
Виктор спокойно сел на стул, на котором за полчаса до этого сидел инспектор, и, дождавшись, пока Робертс займет свое место, спросил:
– О чем же вы хотели говорить со мной теперь, Оливер?
– Я вытребовал у полицейского инспектора право без моего предварительного согласия не беседовать ни с одним из моих пациентов, и после каждой такой беседы, которая не должна длиться более получаса, контролировать психическое состояние своих подопечных, – устало и откровенно признался Робертс, а затем с улыбкой добавил: – Однако к вам это не относится. Я хотел лишь спросить у вас ваше впечатление.
– Спасибо, Оливер, – с явной признательностью оценил откровенность Робертса Виктор. – Я прекрасно понимаю ваше желание быть в курсе всего, что творится в вашем хозяйстве, и со своей стороны готов и здесь выступать в роли вашего союзника.
– Благодарю вас, Виктор, – признательно глядя ему в глаза, вздохнул Робертс, вновь почувствовавший глубокую симпатию к этому необыкновенному человеку. И вдруг впрямую спросил: – Инспектор подозревает миссис Хайден?
– Нет.
– Нет?!
Наступило странное молчание. Робертс смотрел на своего визави с нескрываемым недоумением, Виктор же разглядывал доктора с некоторым сомнением во взгляде. Наконец он на что-то решился и сказал:
– Инспектор подозревает вас.
– Меня?! – не поверил своим ушам Робертс. Такой неожиданный поворот интриги совершенно сбил его с толку, и он сидел, не зная, разо-злиться или расхохотаться в ответ на подобную ахинею. Однако, немного справившись с собой, предпочел все же спросить: – Но почему меня? Почему, например, не вас?
– Мне инспектор весьма сочувствовал по поводу смерти моей возлюбленной, – спокойно ответил Виктор. – Он вполне понимает мое горе: мисс Волендор была столь молода и хороша собой… – Робертс готов был уже совсем лишиться дара речи. – Вас же он считает старым неудачником, ничего не понимающим в психологии людей и совершенно не умеющим их лечить. Инспектор считает, что таким образом вы хотели скрыть свой крах психолога, поскольку вся клиника знает, что девушку эту излечили вовсе не вы с вашими «никакими» методами, а я. Так что вы в душе ненавидите меня, дорогой доктор Робертс, и… боитесь, – невозмутимо закончил Виктор.
Доктор Робертс встал и принялся возбужденно ходить по кабинету, не зная, что и думать по поводу только что услышанного. Воистину неисчислимы логические пути посредственного ума, в отличие от единственно возможного пути истинного.
Заложив руки за спину и походив таким образом с минуту, Робертс наконец остановился у окна, еще раз взглянул на рябины, шевелящие своими темными листьями, словно человеческими пальцами, и, повернувшись лицом к Виктору, сказал:
– Спасибо, Виктор. Искренне рад иметь вас в числе союзников. Но… – вдруг поразила Робертса новая мысль, – но что бы вы теперь сделали на моем месте?
– Посадил бы под домашний арест миссис Хайден и велел бы охранять ее как можно лучше.