Загадка Белой Леди - Страница 44

Болезнь шла приливами, то затухая, то снова набрасываясь на оставшиеся владения герцога Эудо, и сколько бы ни служили замковые капелланы месс в роскошных капеллах, сколько бы ни жгли ведьмы змеиных сердец под сенью вековых дубов, сколько бы ни окуривали вилланы серой свои жалкие лачуги, зараза все плотнее окружала кольцом великий замок Массенгаузен, где правил жестокий, но мудрый герцог Эудо.

И вот настала ночь, когда огни сжигаемых от заразы домов запылали уже под самыми стенами замка Массенгаузен и главный ловчий герцога граф Шрекенштайн доложил, что последняя косуля покинула близлежащие леса. Но не дрогнуло суровое лицо герцога Эудо, иссеченное шрамами от сабель неверных, и только улыбка раздвинула его узкие губы, придавая лику герцога еще большее сходство с мордой матерого волка. И, положив тяжелую руку на меч, герцог Эудо вышел к гостям в ясеневую залу. Светла была зала, чьи стены, скамьи и столы впитали солнечный свет благородного дерева, и светлы были лица собравшихся в ней благороднорожденных дам и рыцарей. Были там и граф Барюэль, покрывший себя неувядаемой славой в дни последнего похода, и барон Монсорд, которому не могла отказать ни одна женщина в мире, и маркиз Танхельм, чья милость к побежденным могла сравниться лишь с милосердием Господа нашего Иисуса Христа. Победным солнцем сверкала там величественная Хадевийк, спускавшая до полу русые косы и побеждавшая блеском своих украшений полуденное сияние. Среброликой луной мерцала юная Метхильда, грацией и крошечной ножкой напоминавшая новорожденного козленка, и ясным взглядом дарила походившая на небо в безветренный день рыжеволосая Блумардина с чистой душой и добрыми помышлениями.

При виде могущественного сеньора встали три рыцаря и опустили очи долу три дамы, и показалось всем на мгновение, что померк свет ясеневой залы и закатилось за стрельчатыми окнами Божье светило.

– Призовите на помощь все свое мужество, доблестные рыцари, и обратите к Богу свои моленья, прекрасные дамы! – громом пронесся по ясеневой зале голос герцога Эудо. – Мы терпим великую кару – непобедимая болезнь, уничтожившая уже три четверти наших подданных, осадила несчастный Массенгаузен подобно полчищу сарацин и лижет его стены подобно адскому пламени. И никто отныне не сможет ни вкусить дичи из наших лесов, ни покинуть колыбели моих предков.

В ответ на его речь гордо поднял голову Барюэль, прикрыл фиалковые глаза Монсорд, опустила на лицо витую черную прядь Метхильда, уронила две слезы Блумардина, а Танхельм и Хадевийк осенили себя крестным знамением.

– Но всемогуща власть Спасителя нашего! – снова пророкотал голос герцога Эудо. – И я клянусь своею честью, что с голов ваших не упадет ни волоса, если хотя бы один из вас разгадает загадку, предложенную мне в святой Палестине патриархом священных ведант.

И в ясеневой зале стало тихо, как в склепе.

– Вы ни в чем не будете знать нужды. Мои повара и поварята, подвалы с провизией и винные погреба, певцы и музыканты, пажи и слуги будут в вашем распоряжении. Время дьявольской болезни определено в четыре десятка дней. Вас здесь шестеро, и потому каждую неделю я буду приходить в эту залу, где смотрят на меня доспехи моих предков, и выслушивать ответ от каждого по очереди. А когда иссякнет сила заразы и кончится отведенное вам время, я скажу вам, был ли прав хотя бы один, и если да, вы покинете замок Массенгаузен с дорогими дарами, рыцари на лучших дестриерах, а дамы – на белоногих арабских кобылах, чья родина полуденные страны. Но если никто из вас так и не даст мне правильного ответа, горе вам, о цвет рыцарства Фрайзинга и прекраснейшие из мирских женщин!

Багряный свет разлился при этих словах за спиной герцога Эудо, и сам он в сверкающих доспехах стал походить на молнию, изрыгаемую грозовой тучей.

И тогда преклонили колено рыцари, верные клятве во всем покоряться сюзерену, и склонились в низком поклоне дамы, мешая русые, черные и рыжие кудри.

Герцог Эудо милостиво разрешил им подняться и велел позвать в ясеневую залу замкового глашатая, дабы огласил он загадку великого патриарха священных ведант. Пропела тугая валторна, наступила тишина на многие лиги от Массенгаузена, и звонкий голос юного Марджиотта прочел:

«Что есть любовь? Отчего происходит она? И чего в ней больше – яда или нектара, смерти или жизни? И что важнее в ней – взгляд, слово, прикосновение? И отчего умирает она – от усталости, ревности, легкомыслия? Что есть любовь?»

– А теперь веселитесь, доблестные рыцари и прекрасные дамы! Живите в полную силу в сей страшный час, когда каждый шаг, каждое дыхание за этими могучими стенами может стать последним, – и самой жизнью своею разгадывайте эту загадку жизни.

И с этими словами удалился герцог Эудо, а на смену ему на галереях ясеневого зала расселись музыканты, грянувшие бравурную музыку, и вокруг широкого стола забегали слуги с драгоценными кувшинами и серебряными подносами. И до утра веселились три рыцаря и три дамы, окуная пальцы в розовую воду, слушая баллады певцов и бросая кости своре свирепых молосских догов и легконогих грейхундов.

И никто не заметил, как черным огнем горели глаза среброликой Метхильды.

Так потекли дни за днями. И только для шестерых в замке Массенгаузен не было дней и ночей, ибо во избежание заразы герцог Эудо приказал без устали жечь серные факелы вокруг замка, и времени не стало. Просыпаясь и ложась, гости видели за окнами лишь алые языки пламени и дымное марево. Но это не мешало им наслаждаться странным гостеприимством герцога Эудо; они пели, танцевали, вкушали заморские яства, которыми полны были закрома замка, писали стихи, играли на лютне и арфе и глядели друг другу в глаза, словно на дне их таилась разгадка вопросов великого патриарха.