Загадка Белой Леди - Страница 10

Фигура тихо опустилась рядом с собакой, и обнажившиеся клыки заставили отвратительную зеленую тварь перескочить на другое, бессильно опущенное плечо.

– Тот, кто торопится, уже мертв, – недовольно пробормотал Алекс, и Глеб поймал себя на том, что с острым нетерпением ждет ответа даже не женщины, а маленького воина Авадонна. Но тот ничего не сказал, а в следующее мгновение, мячиком прыгая под туго натянутым тентом, пронесся голос нового персонажа. Определение «персонаж», сделанное им случайно, вдруг развеселило Глеба и успокоило его окончательно: участие в пьесе всегда представляет определенный интерес, а тут, как он уже давно смутно подозревал, каждый из присутствующих являлся еще в каком-то смысле и автором. Правда, авторов здесь, пожалуй, слишком много, их мысли, стремления и понятия, ежесекундно сталкиваясь, поглощают друг друга и практически не дают фабуле сдвинуться с места…

– Herren, mesdames, господа, ladies, rouvat! – выкрикивал человек в зеленом халате хирурга, будто зазывала на ярмарочном балагане. – Не проходите мимо! Не упускайте момента! Процедуры отменяются! Все готовимся к прощальному концерту! Где Фока Фокич?

«Значит, старик – лицо реальное, – подумал Глеб. – Но что, если… если своим появлением в его номере я его, так сказать, дематериализовал? Впрочем, глупости. Надо просто держаться своих привычек и правил – это прекрасный способ существования в любой ситуации, даже самой абсурдной». – Он уже хотел крикнуть, что искомый субъект спит в ванной, в его номере, но тут перед ним всплыло какое-то до боли знакомое женское лицо, которое отвлекло его, и он промолчал.

Вместо него хором ответила сидевшая слева пара: старик и юноша. Они не были похожи, но создавалось впечатление, будто старик являл собой изношенную, вытершуюся подкладку нового стильного костюма, олицетворенного юношей. Старик казался глухим эхом, осыпающимся сухим следом, отражением, остающимся в зеркале в тот момент, когда сам предмет уже исчез. Но вместе с тем юноша был явно зависим от старика, ибо его движения все время чуть отставали, словно могли только вторить движениям своего двойника.

– Он ушел ловить пауков…

– …ловить пауков…

– Ах, Хуанито, ты опять не удержал свой язык! Сколько раз я говорил тебе: прикуси его до крови, но смолчи. Только тогда ты сможешь начать быть собою!

– Но с тех пор как Эль Канторьо протащил меня по арене, я боюсь крови, Сус Джалут. Я никогда не смогу стать собой – ведь я живу только вами.

Последние слова красивого испанца неприятно поразили Глеба: он всегда испытывал к гомосексуалистам неприкрытое отвращение.

Тем временем толпа неторопливой змеей потянулась на луг и дальше, за корявые дикие яблони, не дававшие тени. Там, где по представлениям Глеба, должны были заканчиваться владения дома, раскинулся полуразрушенный каменный амфитеатр, но даже его профессиональный глаз никак не мог определить, принадлежали ли эти руины к римской или к греческой архитектуре. Это был амфитеатр вообще. Мелкие животные и – в особенности – птицы с веселым гвалтом вырвались вперед и расселись по всем уступам, придав мертвым камням видимость дыхания и трепета жизни. Глеб исподволь, но жадно рассматривал соседей. К несчастью, он не обнаружил ничего, что могло бы вывести его на верную дорогу разгадки. Мужчины, сидевшие вокруг, были самые обыкновенные – молодые, старые, всевозможных национальностей и с разными выражениями лиц. Женщины так и не подняли капюшонов, и вообще большинство из них держались отстраненно и замкнуто. Воздух, несмотря на обилие тел и солнце, отдавал горным холодком, и Глеб почти с удовольствием приготовился посмотреть готовящееся действо.

Однако большая часть собравшихся отнеслась к этому совершенно без энтузиазма, наоборот, все как-то поблекли и съежились, словно сентябрьские листья. У большого валуна внизу опять появилась уже знакомая Глебу легкая фигурка Фоки Фокича. Он хищно высматривал кого-то в толпе, и, будто повинуясь его взгляду, на каменистом фоне сначала возникло некое подобие античного хора из пары десятков человек, а потом неестественно прямой мужчина со старинной лютней в руках. Над ним чертила ровные механические круги какая-то пестрая птица. Мужчина несколько раз попытался прогнать ее, но было видно, что он пытался проделать это уже не раз и давно устал от всех этих бесплодных попыток.

– Эта птица зовется Брысь-брысь, – услышал Глеб горячий шепот и обернулся, но, к своему удивлению, никого рядом с собой не обнаружил. Зато прямо в противоположной стороне он снова увидел улыбающегося Фоку Фокича, который дружественно махал ему рукой. Впрочем, старик тут же забыл о Глебе и обратился к главному персонажу готовящегося действа:

– Так вот вы что выбрали… – понимающе протянул Фока Фокич, но одобрения в его словах было мало. Впрочем, закончил он примирительно: – Ну что ж, ну и ладно…

Мужчина неловко тронул струны, и мгновенно острая, пряная, болезненная мелодия затопила амфитеатр, и под ее рыдающие напевы из разбросанных среди травы осколков камней потянулся робкий росток, в первую минуту показавшийся Глебу шляпкой какого-то гриба. В тот же момент на краю просцениума возникла золотистая фигура могучего животного, в котором Глеб, не веря глазам, узнал нелюбезного старого Алекса. Но раздумывать об этом было некогда, ибо растение быстро принимало человеческие очертания – и вот уже, держась за высокие стебли, на зрителей смотрела прелестная девочка. Затем девочка превратилась в молодую женщину и скрылась под фантастически красивой бирюзовой джеллабой.